ЭКОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ
Очевидно, ведущая - защитная - функция Алексея, героя романа Булгакова, предопределяет его чудесное спасение, ставшее наградой за его незлобивость, милосердие и грядущее избавление страждущих от мировых зол.
Выбор имен возлюбленных героев двух романов также предопределен и мотивирован потребностью авторов создать обобщенный образ всегда пленительной, притягательной и зачастую недосягаемой женщины, играющей в судьбе мира и человека роковую роль. Так, имя любимой Алеши Арсеньева - Гликерия, означающее «сладкая» (168, 36), во многом предначертывает, предваряет неизбывное влечение к этой женщине героя романа, демонстрирует желание Бунина создать идеальный образ земной женщины, утрата которой - даже в слове - вызывает неистребимое чувство горечи, оттого что герой «такую силу любви, радости <…> такую телесную и душевную близость <… > не испытывал ни к кому никогда» (38, VI, 288).
Имя порочной, таинственной, черноглазой спасительницы Алексея Турбина Юлии заведомо использовано Булгаковым, который, избегая использовать имена первой и второй собственных жен: Татьяна и Любовь, - пытается обозначить двойственную природу женщины: благословенной и демонической. «Светлые завитки волос и очень черные глаза» (32, I, 349) принадлежат загадочной женщине, «относящейся к роду Юлиев» (168, 125), окруженной огнем, разожженным ею в печке, золотом эполет в рамах, светом «сальной свечки в шандале» (32, I, 352), непостижимой, непохожей на других, и потому особой царственной и недосягаемой.
Достаточно мотивирован и авторский выбор имен близких Арсеньева и Турбина. Например, создавая пленительный - родственный образам матери и Бунина, и Арсеньева - всепрощающий, чадолюбивый образ покойной - тогда как мать Булгакова в ту пору счастливо вышла замуж - матери Турбиных, Булгаков, вполне осознанно отказавшись от следования собственным биографическим данным (напомним, что его мать звали Варварой Михайловной), называет «светлую королеву» (42, I, 179), образец милосердия и вселенской любви, Анной Владимировной. В этом сочетании, на наш взгляд, должны были проявиться типичные материнские личностные качества (а в переводе с древнееврейского «Анна» означает «милость, благодать» (168, 20), особая религиозность ее, связь с предками, с Владимиром - небесным покровителем Города. Так же, на наш взгляд, вполне обосновано использование имен сестер и братьев героев романов Бунина и Булгакова. Избавляющийся от автобиографических деталей, Бунин в своем итоговом романе отказывается от использования имен родных сестер Марии (восточносл., «любимая») (168, 71) и Александры (греч., «защитница») (168, 17), обращаясь к именам «Ольга» (сканд., «святая») (168, 83-84) и «Надежда» (рус., «надежда») (168, 79), описывая детство, самые безмятежные дни человеческого существования, подчеркивает на эзотерическом уровне святость, безгрешность, беззаботность детства, омраченного, правда, встречей со смертью (Сеньки, Надежды).
Булгаков сокращает семейный круг Турбиных и количество сестер до одной, названной именем одной из сестер Булгакова Еленой, но не ввиду сходства или близости линий жизни (в первую очередь, прототипом Елены следует считать Варвару Булгакову (Карум), а благодаря значению этого имени, принадлежавшего, в частности, той, из-за которой началась Троянская война. Елена Турбина (Тальберг), безусловно, как и похищенная Парисом жена Менелая, обладает характерной внешностью, но главным источником ее обаяния является «свет», подчеркнутый самим именем (200, 45), в романе удвоенный Булгаковым, по воле которого Елена предстает как рыжая, светлая, ясная, золотая, несущая в смутные времена радость и покой. Парадигму имен близких Арсеньева и Турбина могут продолжить имена «Георгий» (греч., «земледелец») (168, 35) и «Николай» (греч., от сочетаний слов со значениями «победа» и «народ») (168, 81), которые в романе Бунина являются и наиболее распространенными, в отличие от имен братьев Бунина «Юлий» (лат., римское личное и родовое) (фамильное имя) (168, 124) и «Евгений» (греч., «хорошего рода, благородный») (168, 41), и способами максимальной типизации образов молодых дворян (любопытно, кстати, отметить, что брат Арсеньева Георгий-«земледелец», народоволец, борец за счастье тех, кто возделывал землю, заведовал в Полтаве земской статистикой). Булгаков, сужающий круг близких Турбина, ограничивается созданием образа младшего брата, которого, как и одного из своих родных братьев, в романе назвал Николаем. Юный Николка является типичным юным защитником народа, уверенным лишь в победе, что доказывает осознанный выбор автором имени того, кто на самом деле ради общей идеи и победы (Николай - «побеждающий», 168, 16), скорее всего, погибнет.
Отношение к героям романов конкретизируется посредством наделения их распространенными именами, имеющими вполне определенные и вполне соответствующие их носителям значения. Ничем не примечательный, хитрый и трусливый муж Елены Турбиной Сергей Тальберг носит «римское родовое (фамильное) имя» (168, 99), как, соответственно, и родовые черты прибалтийских немцев. Обладатель по-царски величественного голоса, бывший лейб-гвардии уланского полка поручик, давний блестящий воздыхатель Елены Шервинский, безусловно, должен обладать царским, львиным именем «Леонид» (что по-гречески означает «подобный льву») (168, 64), которым и удостаивает своего героя Булгаков. Окопный офицер Мышлаевский, абсолютно уверенный в своей правде и временности хаоса, за которым неизбежно наступит порядок, не может именоваться иначе, чем Виктор - «победитель» (168, 29). А вот предтеча большевизма Шполянский, в отличие от своего прототипа Виктора Шкловского, назван Михаилом, что по-древнегречески значит «равный Богу» (168, 77), тогда как «мерзости в нем как в тысячелетнем дьяволе» (32, I, 416). Таким образом Булгаков, вероятно, пытается представить обобщенный тип двуличного человека, зачастую скрывающегося за внешней — обманчивой — маской приличий. Но обычно имя героя прямо отсылает нас к его ведущему — довольно типичному, распространенному качеству. Например, Ирина Най-Турс в романе Булгакова, как и ее имя «Ирина», действительно несет «мир» (168, 54), успокоение, а ее брат Феликс Най-Турс, чье латинское имя истолковывается как «счастливый» (168, 110), действительно счастлив, как офицер, командир, защитивший отступивших по домам юнкеров-мальчишек, оттого «значительно стал радостнее и повеселел в гробу» (32, I, 407).
В романах Бунина и Булгакова, имя, эта, по мнению П.А. Флоренского, «тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность» (168, 70), становится не социальным знаком, выделяющим человека как отдельную личность, а эстетическим, философским фактором избавления судьбы героев от биографических подробностей жизни их прототипов, служит наделению героев именем как духовным знаком, обозначающим качества личности, его самобытную национальную сущность и принадлежность как определенному времени, государству, так и бытию, космосу.
Таким образом, имена служат определителями связи времен, свидетелями духовной истории человека и целого этноса. Эволюция (как и экология) имени может быть показателем эволюции и экологии духовной и социальной жизни общества, индикатором всех тех коллизий, через которые проходит народ в процессе своего исторического развития. Реконструкция истории духовного развития этноса, его менталитета возможна путем анализа личных имен, бытующих или бытовавших в среде данного народа, так как именно в момент имянаречения проявляется душа данного народа, его прошлое, настоящее и будущее, его устремления, затаенные мысли, религиозные воззрения, его менталитет.
Обращение к конкретным именам, словам способно запечатлеть не только характеристичные особенности жизни нации в определенный период, но и включенность каждого мыслителя, человека, носителя культурно-экологического сознания как в пространство культуры, так и в процесс эволюции и человека, и самой культуры, в пространство знаков, символов для посвященных.
Так, например, сжигание книг, напророченное в романе «Белая гвардия» М.А. Булгакова, - не только символичное указание на «отречение народа от старых верований и традиций» (33, 15), но и обращение к реальным историческим событиям, связанным с широкой кампанией революционной власти против идеологически нежелательной, «вредной», литературы. Первые революционные годы концлагерей, террора, массовых казней, насильственного подавления любого инакомыслия стали и периодом искоренения инакомыслия в печатном слове, дотоле невиданных по своим масштабам и характеру чисток общественных и личных библиотек от книг «монархических, религиозных», в разряд которых попало множество общепризнанных мировых шедевров, образцов литературы.
Выбор имен возлюбленных героев двух романов также предопределен и мотивирован потребностью авторов создать обобщенный образ всегда пленительной, притягательной и зачастую недосягаемой женщины, играющей в судьбе мира и человека роковую роль. Так, имя любимой Алеши Арсеньева - Гликерия, означающее «сладкая» (168, 36), во многом предначертывает, предваряет неизбывное влечение к этой женщине героя романа, демонстрирует желание Бунина создать идеальный образ земной женщины, утрата которой - даже в слове - вызывает неистребимое чувство горечи, оттого что герой «такую силу любви, радости <…> такую телесную и душевную близость <… > не испытывал ни к кому никогда» (38, VI, 288).
Имя порочной, таинственной, черноглазой спасительницы Алексея Турбина Юлии заведомо использовано Булгаковым, который, избегая использовать имена первой и второй собственных жен: Татьяна и Любовь, - пытается обозначить двойственную природу женщины: благословенной и демонической. «Светлые завитки волос и очень черные глаза» (32, I, 349) принадлежат загадочной женщине, «относящейся к роду Юлиев» (168, 125), окруженной огнем, разожженным ею в печке, золотом эполет в рамах, светом «сальной свечки в шандале» (32, I, 352), непостижимой, непохожей на других, и потому особой царственной и недосягаемой.
Достаточно мотивирован и авторский выбор имен близких Арсеньева и Турбина. Например, создавая пленительный - родственный образам матери и Бунина, и Арсеньева - всепрощающий, чадолюбивый образ покойной - тогда как мать Булгакова в ту пору счастливо вышла замуж - матери Турбиных, Булгаков, вполне осознанно отказавшись от следования собственным биографическим данным (напомним, что его мать звали Варварой Михайловной), называет «светлую королеву» (42, I, 179), образец милосердия и вселенской любви, Анной Владимировной. В этом сочетании, на наш взгляд, должны были проявиться типичные материнские личностные качества (а в переводе с древнееврейского «Анна» означает «милость, благодать» (168, 20), особая религиозность ее, связь с предками, с Владимиром - небесным покровителем Города. Так же, на наш взгляд, вполне обосновано использование имен сестер и братьев героев романов Бунина и Булгакова. Избавляющийся от автобиографических деталей, Бунин в своем итоговом романе отказывается от использования имен родных сестер Марии (восточносл., «любимая») (168, 71) и Александры (греч., «защитница») (168, 17), обращаясь к именам «Ольга» (сканд., «святая») (168, 83-84) и «Надежда» (рус., «надежда») (168, 79), описывая детство, самые безмятежные дни человеческого существования, подчеркивает на эзотерическом уровне святость, безгрешность, беззаботность детства, омраченного, правда, встречей со смертью (Сеньки, Надежды).
Булгаков сокращает семейный круг Турбиных и количество сестер до одной, названной именем одной из сестер Булгакова Еленой, но не ввиду сходства или близости линий жизни (в первую очередь, прототипом Елены следует считать Варвару Булгакову (Карум), а благодаря значению этого имени, принадлежавшего, в частности, той, из-за которой началась Троянская война. Елена Турбина (Тальберг), безусловно, как и похищенная Парисом жена Менелая, обладает характерной внешностью, но главным источником ее обаяния является «свет», подчеркнутый самим именем (200, 45), в романе удвоенный Булгаковым, по воле которого Елена предстает как рыжая, светлая, ясная, золотая, несущая в смутные времена радость и покой. Парадигму имен близких Арсеньева и Турбина могут продолжить имена «Георгий» (греч., «земледелец») (168, 35) и «Николай» (греч., от сочетаний слов со значениями «победа» и «народ») (168, 81), которые в романе Бунина являются и наиболее распространенными, в отличие от имен братьев Бунина «Юлий» (лат., римское личное и родовое) (фамильное имя) (168, 124) и «Евгений» (греч., «хорошего рода, благородный») (168, 41), и способами максимальной типизации образов молодых дворян (любопытно, кстати, отметить, что брат Арсеньева Георгий-«земледелец», народоволец, борец за счастье тех, кто возделывал землю, заведовал в Полтаве земской статистикой). Булгаков, сужающий круг близких Турбина, ограничивается созданием образа младшего брата, которого, как и одного из своих родных братьев, в романе назвал Николаем. Юный Николка является типичным юным защитником народа, уверенным лишь в победе, что доказывает осознанный выбор автором имени того, кто на самом деле ради общей идеи и победы (Николай - «побеждающий», 168, 16), скорее всего, погибнет.
Отношение к героям романов конкретизируется посредством наделения их распространенными именами, имеющими вполне определенные и вполне соответствующие их носителям значения. Ничем не примечательный, хитрый и трусливый муж Елены Турбиной Сергей Тальберг носит «римское родовое (фамильное) имя» (168, 99), как, соответственно, и родовые черты прибалтийских немцев. Обладатель по-царски величественного голоса, бывший лейб-гвардии уланского полка поручик, давний блестящий воздыхатель Елены Шервинский, безусловно, должен обладать царским, львиным именем «Леонид» (что по-гречески означает «подобный льву») (168, 64), которым и удостаивает своего героя Булгаков. Окопный офицер Мышлаевский, абсолютно уверенный в своей правде и временности хаоса, за которым неизбежно наступит порядок, не может именоваться иначе, чем Виктор - «победитель» (168, 29). А вот предтеча большевизма Шполянский, в отличие от своего прототипа Виктора Шкловского, назван Михаилом, что по-древнегречески значит «равный Богу» (168, 77), тогда как «мерзости в нем как в тысячелетнем дьяволе» (32, I, 416). Таким образом Булгаков, вероятно, пытается представить обобщенный тип двуличного человека, зачастую скрывающегося за внешней — обманчивой — маской приличий. Но обычно имя героя прямо отсылает нас к его ведущему — довольно типичному, распространенному качеству. Например, Ирина Най-Турс в романе Булгакова, как и ее имя «Ирина», действительно несет «мир» (168, 54), успокоение, а ее брат Феликс Най-Турс, чье латинское имя истолковывается как «счастливый» (168, 110), действительно счастлив, как офицер, командир, защитивший отступивших по домам юнкеров-мальчишек, оттого «значительно стал радостнее и повеселел в гробу» (32, I, 407).
В романах Бунина и Булгакова, имя, эта, по мнению П.А. Флоренского, «тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность» (168, 70), становится не социальным знаком, выделяющим человека как отдельную личность, а эстетическим, философским фактором избавления судьбы героев от биографических подробностей жизни их прототипов, служит наделению героев именем как духовным знаком, обозначающим качества личности, его самобытную национальную сущность и принадлежность как определенному времени, государству, так и бытию, космосу.
Таким образом, имена служат определителями связи времен, свидетелями духовной истории человека и целого этноса. Эволюция (как и экология) имени может быть показателем эволюции и экологии духовной и социальной жизни общества, индикатором всех тех коллизий, через которые проходит народ в процессе своего исторического развития. Реконструкция истории духовного развития этноса, его менталитета возможна путем анализа личных имен, бытующих или бытовавших в среде данного народа, так как именно в момент имянаречения проявляется душа данного народа, его прошлое, настоящее и будущее, его устремления, затаенные мысли, религиозные воззрения, его менталитет.
Обращение к конкретным именам, словам способно запечатлеть не только характеристичные особенности жизни нации в определенный период, но и включенность каждого мыслителя, человека, носителя культурно-экологического сознания как в пространство культуры, так и в процесс эволюции и человека, и самой культуры, в пространство знаков, символов для посвященных.
Так, например, сжигание книг, напророченное в романе «Белая гвардия» М.А. Булгакова, - не только символичное указание на «отречение народа от старых верований и традиций» (33, 15), но и обращение к реальным историческим событиям, связанным с широкой кампанией революционной власти против идеологически нежелательной, «вредной», литературы. Первые революционные годы концлагерей, террора, массовых казней, насильственного подавления любого инакомыслия стали и периодом искоренения инакомыслия в печатном слове, дотоле невиданных по своим масштабам и характеру чисток общественных и личных библиотек от книг «монархических, религиозных», в разряд которых попало множество общепризнанных мировых шедевров, образцов литературы.